Церемония открытия Олимпиады в Сочи: что приснилось девочке Любе

Малер Аркадий Маркович

Православный философ, исследователь и преподаватель истории христианской философии, глава интеллектуального клуба “Катехон”, член Синодальной Библейско-богословской комиссии и Межсоборного присутствия Московского Патриархата.

«Сон девочки Любы об истории России» в эстетическом отношении был абсолютно безупречен и превзошел все мои ожидания. Мультикультурно-постмодернистский Запад увидел, что Россия недвусмысленно заявляет о себе как о последней наследнице Европейской_Классической_Культуры без элтонов джонов и ледей гага, что Россия не стесняется своей патриархально-имперской традиции и даже декларирует осевым событием своей истории победу христианства над язычеством. Вместе с этим церемония открытия Олимпиады избежала два привычных порока, почти неизменно сопровождающих подобные шоу в нашей стране: с одной стороны, не было никакой попсовой пошлятины, а с другой стороны, не было даже намека на какую-либо евразийскую «многонациональность и многоконфессиональность». И уже за всё это — большое спасибо, и хочется надеяться, что эта Олимпиада стала не исключение из правил, а законодателем нового русского стиля массовых зрелищ.

Но одного порока «историософия девочки Любы» избежать не смогла — это абсолютное игнорирование эпохи Московской Руси, эпохи Москвы-Третьего Рима, которая не просто плохо представлена, а никак не представлена вообще, если только не считать таким представлением образ Покровского собора на Красной площади.

Видимо, то, что киркоров-стайл это просто пошлость и что искусственная многоконфессионалия это тоже пошлость — достаточно очевидно самой власти, и мы наблюдаем начало конца их раскрутки, которая казалась бесконечной. Но вот с забвением византийско-московского фундамента русской национальной культуры придется ещё долго бороться, возможно даже, всю жизнь.

Дело в том, что отрицание византийско-московского фундамента — это не просто частное заблуждение отдельно взятых представителей нашей «культурной элиты», это фундамент самого того культурного кода, который пришел в Россию с Петром I и до сих пор определяет самосознание большинства русских людей, независимо от их политических предпочтений. На сегодняшний день можно сказать, что в нашем национальном самовосприятии самодовлеет петровско-советская рефлексия русской истории, которую можно даже назвать одним общим словом — «ленинградская».

В схематическом виде эта «ленинградская» историософия предлагает такую фабулу: вначале была некая «темная», «варварская», «полуазиатская», «средневековая» Древняя Русь, где все правители были друг на друга похожи и не было никакого прогресса, а потом в этот темный хаос вторгся солнечный Петр I и преобразил его в «просвещенный» петербургский космос Российской Империи, и вот только тогда началась настоящая русская история, апофеоз которой воплощен в образе роскошного дворянского бала начала XIX века (отсюда — эстетика русского балета и культивация образа бала от Пушкина и Толстого до «Русского ковчега» Сокурова). Но «темные», «реакционные» силы подорвали русское «Просвещение» и дальше петровская рефлексия распадается на две линии: маргинальную — петровско-либеральную и доминирующую — петровско-советскую, то есть «ленинградскую».

В петровско-либеральной рефлексии Россия перестала существовать в 1917 году и растворилась в эмиграции, а то, что до сих пор называется Россией, это просто какое-то несерьезное недоразумение. В петровско-советской рефлексии Россия была спасена новой солнечной силой в виде большевиков, которые «подняли страну и полетели в космос», и только «темные», «реакционные» силы снова подорвали, теперь уже Красную Империю, на месте которой образовалось то самое недоразумение под названием РФ… Но как бы ни относиться к современной России, петровско-советская рефлексия во всех своих инвариантах сходится на одном общем постулате — до Петра в России ничего не было, была так называемая «допетровская Русь», известная только фактом своего крещения при князе Владимире. Да и само крещение «по правде сказать», было «неудачным», ибо пришло из «la misérable Byzance» (как писал Чаадаев вслед за французскими просвещенцами), а ведь могли бы «протестантизм принять».

Необходимо заметить, что петровско-советская парадигма нашего самовосприятия — это ещё не самое большое зло и сама по себе она вполне отвечает задаче сохранить Европейскую_Классическую_Культуру, то есть, собственно, культуру Европейского Модерна, которая по сравнению с сегодняшним пуссирайт выглядит тяжелой архаикой, как архаичен бал придуманной Наташи Ростовой по сравнению с канканом непридуманной надеждытолоконниковой. Но противостоять «аморальному интернационалу» эпохи перезрелого постмодернизма, подняв знамя Европейского Модерна, это полумера, обреченная на поражение. Если мы признаем основателем нашей культуры Петра I, то однажды мы должны принять те ценности, которые неизбежно вытекают из этой культуры.

Таким образом, в петровско-советской парадигме нашего самовосприятия существуют два «темных пятна» — Византия и Московская Русь — существующие именно в своем несуществовании. И когда люди с таким восприятием истории России, даже из самых искренних патриотических чувств берутся за ее пересказ, то Византия и Москва выпадают из него яко не бывшие.

Но поскольку хоть что-то нужно показать из всего того «темного хаоса», каким была Русь до Петра, то начинается грубая подмена реальности стереотипными мифами и искусственное выдумывание того прошлого, которое «должно было бы быть», а его не было.

Отсюда — всевозможные поиски «русской Античности», к которым можно отнести и аргонавта Машкова, каким-то образом открывающего сон девочки Любы.

Отсюда — поиски русского язычества, не оставившего после себя ничего, кроме романтической реконструкции XIX-XX веков.

Отсюда — сведение всего русского Средневековья к трагикомичной фигуре Ивана Грозного, вокруг которого вращаются все споры о «допетровской Руси». И именно отсюда, а не только из «страха ради толерантского», отсутствие крестов на знаменитом Покровском храме, столь изящно воспарившем над землею.

Наконец, именно отсюда — русская история обрывается в эпоху позднего СССР, потому что ничего наглядного в качестве символа новых позитивных изменений и возрождающейся России в постсоветской истории петровская рефлексия найти не может. А ведь могли бы показать столь же величественный Храм Христа Спасителя, давно уже ставший символом Новой России. Но для этого изначально нужно мыслить по-иному, за пределами петровской парадигмы нашего самовосприятия, что нашей «культурной элите» пока недоступно.